Для печати

Обсудить в форуме

№28

Мигдаль Times №28
Внутренний свет

Евгений Голубовский

Помните повесть М. Коцюбинского и снятый по ней замечательный фильм Сергея Параджанова «Тени забытых предков»? Как ни удивительно, эти слова ожили для меня не в Западной Украине, а в Одессе, в мастерской Иосифа Островского.

Евгений Голубовский

Мы дружили, не побоюсь этих слов, любили друг друга, и именно по праву любви я ругал Осика за его «правильные» соцреалистические портреты милиционеров и дворников, детей и их родителей. А он нежно улыбался — ты прав, дескать, но я не все еще показал.

И вот однажды Островский позвал меня в мастерскую, закрыл дверь на ключ, вытащил из шкафчика «чекушку» и, смущаясь, спросил: час-два у тебя есть? Мы пробыли в мастерской целый день — двух часов не хватило — я познавал другого Островского, продолжателя традиций еврейской живописи, мудрого мастера, чей внутренний свет так созвучен Михоэлсу, Зускину, тому же Михаилу Коцюбинскому.

Признаюсь, посмотрев эту галерею, я сразу решил — необходима выставка, нужно ломать стереотип «советского Островского», нужно показать, что и после работ Фраермана 20-х годов существовала в Одессе еврейская живопись, менее формально-изысканная, но более теплая, очеловеченная.

И. Островский. Скрипач. 1984 г.

Как же организовать выставку?

Увы, в Одессе в те годы это было невозможно. И тут я вспомнил еще одного светлого человека, одного из немногих уцелевших еврейских писателей — отсидевшего, но вышедшего из лагерей, делегата Первого съезда писателей в 1934 году — Нотэ Лурье. Уже на следующий день я рассказывал Нотэ Лурье об Островском.

Они оба долго прожили в Одессе, считали себя «коренными одесситами», хоть Иосиф Островский родился в Шепетовке, а Нотэ Лурье в Гуляй-поле, в «столице» батьки Махно. Но Иосиф Островский и Нотэ Лурье, хоть и ходили по одним улицам, дышали воздухом бабелевской Молдаванки и бунинского Большого Фонтана, друг друга не знали. Возможно, потому, что были людьми разных поколений. Островскому тогда только исполнилось 50, а Нотэ Лурье перевалило за 80. Но, познакомившись, старый еврейский писатель, владевший идиш лучше, чем русским, и художник, несмотря на еврейское происхождение, не знавший родного языка, но колоритно, сочно пользующийся русским, нашли о чем поговорить, что обсудить.

Вечером мне звонил Нотэ Лурье.

— До чего же этот Островский светлый и добрый человек! Я не много понимаю в живописи, но в людях, мне кажется, кое-что начал понимать. Это художник, сотворивший свой мир, свою сказку — и для детей, и для взрослых. Я член редколлегии «Советиш Геймланд», вопрос с цветными репродукциями можете считать решенным. У нас есть свой зал и можно будет устроить выставку.

Нет уже в живых Нотэ Лурье, обаятельного, интеллигентного, незащищенного человека. Поэт Анатолий Жигулин в повести «Черные камни» добрым словом вспоминал этого человека, сохранившего и в лагере, и после заключения юмор, доброту, отзывчивость. Да, давно уже нет в живых Нотэ Лурье. Но я смотрю на живопись Иосифа Островского уже и его глазами. И вхожу в причудливый мир этого художника, сложный, радостный и грустный, — мир философа и сказочника.

Нет, не хочется подробно пересказывать странички биографии Иосифа Островского. Лишь вехи. Он учился в Одесском художественном училище, где когда-то учились Натан Альтман и Давид Бурлюк, Исаак Бродский и Алексей Крученых. Выставлялся в Одессе, Киеве, Москве, вступил в Союз художников. В начале 80-х годов у него была первая персональная выставка, а в 1988 году — вторая. Она существенно отличалась от первой. Важно было ощутить этот водораздел в его творчестве — еще не главный, но существенный.

Он словно сбросил путы ученичества, предпочел быту, пусть тонко трактуемому, бытие, в традициях солнечной южнорусской школы.

И вот этот качественный скачок — из быта в бытие — определил новый облик художника. Ни на кого не похожего, идущего своим путем, своей дорогой.

До чего же трудна оказалась задача — выразить дух, духовные поиски шолом-алейхемовских героев, не отодвинув их в XIX век, а взглянув на них из восьмидесятых годов XX века. Казалось бы, с какими гигантами он вступал в соперничество: романтичнейший Марк Шагал, сумеречный Хаим Сутин, изысканный Александр Тышлер.

Перед Островским стояли его видения. Его образный мир. Он вглядывался в лица стариков, ушедших столетия назад. И понимал, что мудрость и доброта не уходят. И если существует ноосфера — сфера разума, открытая не только великим естественником, но и философом Владимиром Вернадским, то духовная энергия этих людей — частица этой ноосферы. И если бы можно было осуществить когда-нибудь воскрешение ушедших поколений силой мысли их потомков (возможность, на которой настаивал оригинальный русский философ Николай Федоров), то свою лепту в эту нравственную миссию воскрешения внес бы своим творчеством Иосиф Островский.

Сотни картин — не очень больших и совсем маленьких — выстраивались передо мной в мастерской в какую-то безмерную, мощную фреску. «Лежащий старик» — я всматривался в него и видел еврейского Льва Толстого, во всяком случае, его брата по духу, по простоте в быту и повседневности, в размышлениях. «Старик, читающий книгу» — проще всего предположить, что он читает Тору. Но, вглядевшись в этот облик еврейского Дон-Кихота, понимаешь: что бы он ни читал — трактаты Спинозы или стихи Бялика, статьи Жаботинского или идиллии Саула Черниховского, — он созидает свой мир, мир мечты.

Размер картин был небольшим, это диктовало пространство мастерской. Но каждый образ был монументален: эти простые люди настолько мощны, настолько духовны, что могли бы быть переведены во фреску, украсить стены общественных зданий.

"Читающий книгу", 1983 г.

Как-то я спросил у Иосифа Островского: не видит ли он свои холсты в размерах фресок Риверы, Ороско, Сикейроса?

— Нет-нет-нет! Чем они меньше, чем незащищеннее, тем естественнее.

— Я бы сказал — пронзительнее.

— А это уже пусть ощущают зрители. Сколько зрителей, столько ощущений.

— Думаю, что не совсем так. В этих работах есть общечеловеческие ценности, а их воспринимают все люди, даже те, кто, быть может, недостаточно эстетически образован.

— Я и сам иногда задумываюсь: не сужаю ли я аудиторию своих зрителей тем, что разрабатываю последние десять лет еврейский фольклор, создавая на его основе свою мифологию, но я пришел к выводу, что есть вечные темы, которые понятны, волнуют всех. Язык живописи интернационален, как и язык чувства. И поэтому, чем глубже проникаешь в душу, в мысли своего народа, тем ближе твое творчество становится всем народам.

"Коза", 1985 г.

Благодаря Нотэ Лурье художник показал свои работы в Москве. И лишь потом в Одессе. Можно много писать о цвете в его картинах, тонкой нюансировке сближенных тонов. Но мне представляется более важным сказать о свете. Удивительное дело — в картинах Островского свет излучают лица его стариков. Именно этот внутренний свет создает атмосферу напряженного молчания, глубокой сосредоточенности героев его картин. Вроде бы не тематические полотна, во всяком случае, сюжет в них не разработан, не представляется главным. Они, тем не менее, воспринимаются как философская живопись, исследующая вопросы смысла бытия, а не условий существования.

Эта мастерская, ее хозяин привлекали людей самых разных профессий. Здесь любили бывать не только художники, но и артисты, писатели. Что они находили в общении с героями Иосифа Островского?

— В этой мастерской я всегда ощущаю, что Одесса осталась Одессой, которая навсегда в моем сердце, — говорила Татьяна Тэсс, знаменитая писательница и журналистка.

— Для меня нет Одессы без Осика, — сказал Зяма Гердт.

В конце восьмидесятых художник тяжело заболел. Ему сделал виртуозно операцию Сергей Александрович Гешелин, но предупредил друзей: метастазы могут дать о себе знать. Нужно поддерживать контакты с врачами. И тогда Осик уехал в Израиль. Была надежда, что там вытянут, спасут.

Его очень хорошо приняли на Святой Земле. И он полюбил ее библейские пейзажи, хоть скучал по Одессе... Жил, писал картины буквально до последних месяцев. И навсегда с нами, с Одессой, остался.

За полгода до смерти, сидя в Тель-Авиве на кухне у друзей, он сказал мне: «Я остался в Одессе. Это — не театр, не фантазии, это оживший мир моих и твоих предков. Может быть, предков всей Одессы. Поэтому я рад, что так много моих работ в городе, давшем мне профессию и мечту».

Рейтинг:

+2

Для печати

Обсудить в форуме