Для печати

Обсудить в форуме (4)

№36-37

Мигдаль Times №36-37
Правильные люди

Аркадий Красильщиков

Хотел дать этой статье название «Счастливые люди», но побоялся сглазить, хотя было достаточно переступить порог дома Антона Клапоуха, чтобы сразу понять, кто живет под его крышей. Давно не встречал такого количества малых детей и собак сразу, и все это, как-то вдруг, закрутилось у моих ног в поисках доброй информации и ласки. Так ведут себя только дети в счастливых семьях и счастливые собаки.

Знал, что еду в Эйн-Абсор к полновластному хозяину 70-ти дунамов земли. (Представьте себе прямоугольник, одна сторона которого 2 километра, а другая 700 метров. Причем, Антон берет в аренду еще 50 дунамов. Целым «государством» владеет человек. И это в нашей, такой невидной на глобусе, стране.) Уже одно это знание обеспечивало интерес к человеку, превратившему огромную территорию пустыни в сад.

Аркадий Красильщиков

Антон подобрал меня на шоссе и первым делом провез по своей земле: зеленеющие поля, теплицы, индюшатники... Ухабистая дорога, запах земли, дух живности — за годы городской жизни я уже успел забыть, что бывает такое.

Смотрел на могучую фигуру Антона и невольно вспоминал слова Н. Лескова, написанные 120 лет назад: «Вся история евреев в Европе с этой поры есть история ежеминутного страха и терзаний. В таком положении не до сельского хозяйства, которое требует спокойствия и уверенности, что никто не придет и не вытопчет безнаказанно посевы и сожжет скирд. Евреи не могли иметь такого покоя. Полевое хозяйство в их положении сделалось невозможным».

Покой и уверенность — вот что я чувствовал постоянно во время разговора с Антоном.

Мы можем сколько угодно разглагольствовать о хай-теке, о высоком еврейском интеллекте, о техническом прогрессе и прочем, но сегодня наше национальное достоинство и независимость держатся, в основном, на трех китах: язык (подразумеваю под этим понятием иврит, традиции и веру), армия и сельское хозяйство — способность не только прокормить себя без помощи соседей, но и обеспечить широкий экспорт сельскохозяйственных продуктов.

Убежден, что пока этот третий кит силен и здоров, Еврейское государство способно преодолеть любой экономический кризис.

Антон Клапоух со своим «милуимом»

На фотографии — крестьянин Антон Клапоух с автоматом. Он, в свои 56 лет, продолжает ходить в милуим¹. Антон приехал в страну из Москвы 30 лет назад. Он овладел ивритом безукоризненно. Получается три «кита» в одном человеке: иврит, армия и хлеб наш насущный.

Антон уводит меня от шума домашнего в тишину конторы, и я включаю диктофон:

— Твоя жизнь крестьянина началась с Синая. О городе Ямите знают многие, но о поселениях вокруг этого города мало что известно.

— Характер у меня сложный. Даже в России предпочитал быть «свободным художником», занимался журналистикой, печатался в «Литературной газете», подрабатывал переводами (в основном, с польского). И в Израиле не захотел работать на хозяина. Сначала была армия, потом мы с женой и ребенком получили квартиру в Бат-Яме. Там я прожил 2 года, работал в журнале «Сион» с Давидом Маркишем. На год нас хватило. Но зарплата была мизерной, приходилось по ночам подрабатывать грузчиком. Протянул еще год. И вижу: не так все, неправильно. Услышал, что есть возможность начать крестьянскую жизнь в мошаве, открыть свое дело. Своих денег у нас не было, но тем, кто соглашался работать на земле, давали жилье, ссуду и половину трактора.

— Как это половину?

— Ну, один трактор на двоих. Все это нужно было возвращать, но в течение долгих лет. Пришел я к жене и говорю: «Все — иду в крестьяне». Лена даже понять не могла, что я такое ей толкую. Выросла она в городе, филфак закончила, МГУ, ни в какую не соглашалась. Тогда я сказал, что поеду в Синай один. Только тогда она сдалась. А теперь попробуйте уговорить ее перебраться в город.

Знаешь, с первого дня в Израиле мне казалось, что страна и я — одно и то же, мы едины. Я не хотел идти в «русский» мошав, но выбора не было — пришлось начинать дело бок о бок с земляками. Все-таки, прав оказался я, а не те, кто «приговорил» меня к работе с народом русскоязычным. Из всей нашей компании только один я и остался крестьянином.

Кстати, меня хотели из этого мошава выгнать. Нам приказали выращивать одни помидоры, а я дерзнул посадить огурцы. Что тут началось! Странное тогда было хозяйство. Вроде были мы все самостоятельными хозяевами, но выращивали то, что нам приказывали, и все заработанные деньги складывали в общую кассу. Получалось — один в минусе, другой в плюсе, а в среднем все на нуле. Никто не голодал, но все наше хозяйство, в результате, топталось на месте.

Первое, что мы сделали, когда были вынуждены уйти из Синая и поселиться здесь, на краю Негева, — отменили общую кассу. Это хорошо, хотя бы по той причине, что никто из мошавников не считает себя должником или заимодавцем. У нас добрые, человеческие отношения, но общая только культурная жизнь.

— Все-таки давай вернемся в Синай.

— Там был сплошной песок. Мы сомневались, возможно ли на этом песке земледелие в принципе. И что же оказалось? Уверен, такой хорошей земли, как в Синае, нет нигде в Израиле. Мы тогда получали фантастические урожаи. Пропускаемость песка 97%. Нет в этой земле никаких болезней. Я проработал в Синае шесть лет и все эти годы не знал, что такое сорняки. Здесь — совсем другое дело: опыта борьбы с сорняками у нас не было — пришлось учить заново науку земледелия.

Нормальный, трудовой мужик в Синае жил замечательно. В урожае мы опережали всю страну на две недели, и продавали все по более высоким ценам.

Во всем нашем районе, включая Ямит, было всего около трех тысяч человек. А отдачу Израиль получал огромную.

Красота там была непередаваемая: море, песок, белые дюны. Но самое главное — необыкновенное ощущение свободы. Как будто не было вокруг полиции, тюрем, бюрократов. Выходишь утром — и до горизонта все открыто.

— И никаких проблем?

Антон со своей семьей

— Что ты! Я, кстати, в Синае был первым еврейским преступником. Первым попал в камеру предварительного заключения полиции Ямита. Врезал одному мошавнику по физиономии: за дело, не будем уточнять, за какое. Обиженный пожаловался. Пришел полицейский и увел меня в участок. До меня там бывали одни бедуины. А тут появился первый еврей — «преступник». Они понятия не имели, как со мной обращаться. Сидел я в камере при открытых дверях, мог входить и выходить, болтал с полицейскими. Только когда приходил офицер, ребята извинялись и запирали дверь камеры. Так я просидел три дня.

— Первый раз в жизни познал «прелести» заключения?

— Ну, почему? В России меня арестовывали дважды — за сионизм.

— Чем закончилась твоя Синайская эпопея?

— Выгнали нас оттуда в 1981 году. Сначала были переговоры с поселенцами: назначили нам компенсацию. Многие денег не брали. Потом пришла армия. Солдаты заходили в каждое поселение, хватали евреев, «грузили» в автобусы — и на север. Люди бежали, возвращались назад, но потом стало понятно, что плетью обуха не перешибешь. Мы боролись, но к своему собственному стыду, должен сказать, недостаточно. Человек, которого выгоняют из собственного дома, должен быть более решительным и отважным. В Ямите сопротивление было более сильным, но тоже недостаточным.

Что мы могли сделать? Взять автомат и начать стрелять в солдат-евреев? В первом поселении была серьезная драка. Мы заперлись в двухэтажном доме, вооружились дубинками и решили обороняться до последнего. Атаковали нас ребята с офицерских курсов. Битва получилась настоящая, но мы поняли, что нельзя так, все может закончиться плохо. Поэтому в других поселениях все прошло намного мягче.

— Антон, как думаешь, может повториться такое в поселениях на территориях?

— Там сидят другие евреи. У них в жилах течет Эрец-Исраэль. Есть люди, которые живут там с 1967 года. Появилось поколение, рожденное в поселениях. Для них территории — родина. Для нас это тоже своя земля, но для них — просто малая родина, свой дом. По сути дела, разговорами о ликвидации поселений нас толкают к гражданской войне. И арабы прекрасно понимают это.

— Ладно, вернемся на землю в буквальном смысле слова. В Эйн-Абсор все начали с нуля?

— Мы получили значительное, по тем временам, пособие. Я, правда, большую его часть просадил на бирже, но остатка хватило, чтобы построить дом и наладить хозяйство. Нас сюда пришло 75 семей. Сегодня у нас 150 семей, а будет, уверен, еще больше. Я приехал в Израиль с одним сыном. Сегодня у меня трое сыновей. Средний появился на свет в Бат-Яме, младший — в Синае. Мы живем и работаем одной семьей, поэтому у нас большое хозяйство. Я отвечаю за хозяйство. Старший сын за сбыт, средний и младший тоже работают с нами. Старший сын с семьей живет отдельно. Средний купил участок и строит дом. Младший будет строиться рядом с нашим домом. Мы, я и мои дети, выращиваем брокколи, шпинат, щавель, разные виды капусты и специи.

— Скажи, какую проблему в своем хозяйстве ты считаешь главной?

— Две проблемы считаю основными. Первая — отсутствие рабочих рук. Евреи, может быть, и хотят работать на земле, но далеко не всегда могут. Это тяжелая работа, для молодых людей. Но главное даже не в этом. Наша ментальность не терпит застоя, а на земле какое продвижение? Сегодня человек снимает помидоры, завтра его ставят на огурцы — нет будущего. Мало того, эта тяжелая физическая работа не может оплачиваться хорошо, иначе хозяйство становится нерентабельным. Есть жесткая конкуренция, цены на рынке и прочее.

Вторая проблема. В отличие от других развитых стран в Израиле сельское хозяйство пользуется очень скромной государственной поддержкой. А мы находимся в области рискованного земледелия. Это и дозированная, платная вода из одного источника, и климат... Вот неделю назад посадил кольраби, а через день все посадки засыпало песком во время песчаной бури.

— Как решаешь проблему рабочей силы?

— У меня до недавнего времени была пасека и мы занимались сушеными специями. Здесь работали евреи. Эта работа не требует особых физических усилий. Был случай, когда пришли ко мне евреи в полной решимости делать другую работу. Говорили, что люди они сильные, трудились на стройке. Проработали ровно один день, больше я их не видел.

С арабами десять лет назад я решил больше не работать. Даже в случае острой необходимости я арабов сюда не пускаю. Был у меня такой случай: еду со своим старым работником в машине и говорю ему: «Осман, ну зачем вам своя страна? Так мало у вас территории, не прокормитесь?» А он разводит руками по сторонам и говорит: «А здесь, а там? Вон сколько у нас земли». А ехали мы с ним, между прочим, по нашей, исконной, с 1948 года, израильской территории. И были у меня с этим арабом вполне нормальные, человеческие отношения.

Нет, мне просто морально тяжело стало работать с арабами. Тайландцы — совсем другое дело. Они не претендуют ни на мой дом, ни на нашу землю. Кстати, в самом Тайланде работают по найму на тяжелых работах китайцы, а тайландцы едут туда, где можно еще больше заработать. Ничего не поделаешь, есть законы рынка рабочей силы.

Тайландцы прекрасные работники. Я с ними не чувствую себя надсмотрщиком с бичом. Они все делают сами, только поставь задачу. Да и живут они рядом со мной. Это, во многом, облегчает дело.

— Если не секрет, сколько ты им платишь?

— В среднем четыре тысячи шекелей в месяц, с учетом того, что газ, жилье и электричество они получают даром. Это не много за такую тяжелую работу, но это ровно столько, сколько я могу платить. В Тайланде ведущий инженер не получает столько. Так что, никаких недоразумений и обид между мной и моими рабочими нет. Увозит из Израиля тайландец целое состояние.

— Скажи, Антон, не сглаживается ли в нашем государстве разница между мошавами и кибуцами²?

— Кибуцы по дороге к полному исчезновению. Мошавы тоже не в самом лучшем состоянии. Способны выжить только очень большие хозяйства. Когда-то человек мог с двух дунамов прекрасно жить. Теперь такое невозможно. В нашем мошаве 50% населения — уже не крестьяне. Но те, кто остается, все время живут приростом земли и мощностей. Ты все время должен вкладывать деньги, чтобы остаться на плаву. Иногда это сильно действует на нервы, и думаешь: «Ну, когда это кончится, и ты начнешь спокойно и нормально жить?» Пойми меня правильно: хозяйство наше процветает, финансовые трудности минимальные, но удержаться в таком режиме дается с величайшим трудом.

— За «бугор» отправляешь урожай?

— Нет. Мы живем только внутренним рынком, поставляем продукты в супермаркеты, крупным оптовикам. Цветы мы отправляли за море, и в большом количестве, но это оказалось невыгодным. Но и с внутренним рынком проблем хватает. Оптовики держат цены на одном уровне, в то время как дороговизна в целом растет. Вот мы и вынуждены расширять производство, продавать с каждым годом все больше и больше. А заработки остаются на том же уровне. Нет ни дня, ни ночи. Только и думаешь, чтобы град не побил, пластик на теплице не порвало, песком не занесло.

— Удивительная у тебя, Антон, фамилия...

— Мне не раз предлагали переделать ее на израильский лад, но я сказал, что отец мой умер, и я не могу спросить у него разрешение. И вообще я считаю, что каким человек родился, таким он и должен помереть. Если мы уж об этом говорим, беда Израиля в том, что власти отсекли корни. Без корней ничто не живет. Вот почему многое дурное в нашей стране появилось от попыток уйти от истоков еврейской жизни. Пресекались корни в мелочах: в фамилиях, во многих других вещах. Вот и результат получился много хуже, чем он мог бы быть. Говорят: «Лес рубят, щепки летят», а тут корни полетели.

Но с другой стороны, за те годы, что мы живем в Израиле, выросла такая удивительная страна: красивая, сильная, богатая. Без тени не бывает света. Только бы тень не заслонила свет.

— В России ты жил совсем другой жизнью. Сам говорил, что читал даже на ходу, а театр любил больше всего в жизни. Не сожалеешь о себе прежнем?

— Сельское хозяйство поглощает тебя всего. Я начинаю свой рабочий день в 5 утра. Раньше восьми-девяти не заканчиваю. Прихожу домой 3 раза в день. В десять — завтракаю, в три — обедаю, закончились заботы — прихожу ужинать. При таком режиме не остается ни сил, ни желания больше ни на что. Я слушаю новости, с большим трудом досиживаю до конца и иду спать. В детстве мама отвела меня к врачу, и тот запретил мне читать, чтобы головку и зрение сохранить. Я тогда по книге в день глотал, как безумный. Теперь после трех страниц моя голова отказывается усваивать прочитанное. Исчез навык, способность к чтению.

Но, должен признаться, я не страдаю от этого. Когда мы приехали в Израиль, на второй день отправился в «Габиму». Посмотрел спектакль и сказал, что мне этого достаточно. То же произошло и с другими театрами. С тех пор я ни разу в театре не был. Теперь говорят, что превосходно работает «Гешер», но я уже другой. Мне искренне нравится жить тем, чем я живу. Я занимаюсь сельским хозяйством не потому, что нужно кормиться. Я люблю эту землю и свою работу.

Мы вернулись в дом Антона: к сыновьям, внукам, собакам. И что самое главное — к хозяйке дома — Елене.

Скажи я Антону, что образ его жизни сродни подвигу, он бы наверняка отмахнулся, но на самом деле это так и есть. А на какие подвиги мы, мужики, способны без крепкого тыла, без настоящей поддержки и женской верности? Слушал я Лену, наблюдал за ней, за ее хлопотами, обедал в ее доме и понял, что только с такой женой и матерью, с таким тылом и смог стать Антон одним из самых успешных сельских производителей Израиля.

Есть еще одно, общее и банальное, и, тем не менее, очень точное определение: «Человек должен родить сына, построить дом и вырастить сад». У Антона трое сыновей, с домом и садом, да еще с каким!

Вот почему в заголовке этого репортажа и стоит слово «правильный».

Рейтинг:

+1

Отправить ссылку друзьям

Для печати

Обсудить в форуме (4)