|
|
Мигдаль Times №44
Хороший город Черноморск...Ростислав Александров
«Хороший город Черноморск», — провозгласили когда-то устами суматошного персонажа своего романа «Золотой теленок» Михаила Самуэлевича Паниковского Илья Ильф и Евгений Петров, имея в виду благословенную Одессу.
 |
Р. Александров |
Но сегодня самый раз бы вспомнить о том, что без малого за сорок лет до них этот прозрачный псевдоним придумал для пленившего его душу прекрасного города у теплого моря Шолом-Алейхем, когда писал, а потом напечатал в газете Василия Ивановича Навроцкого «Одесский листок» рассказ «Типы малой Биржи». А сколько раз уже под своим настоящим, прекрасным именем Одесса встречается на страницах его, без преувеличения сказать, бессмертного романа «Тевье-молочник» — «Поди послушай, что творится в Одессе», «Я — о том, о сем, пятое-десятое, а он — об Одессе...», «Уезжают в Егупец или в Одессу...», «Понаехали к нам в Бойберик из Одессы...», «...Бедняки, — из Касриловки, из Мазеповки, из Злодеевки и даже из Егупца и Одессы...», «Ехать... вам надо отсюда до Одессы курьерским, а из Одессы до Яффы морем». Очередная, пятая глава романа, названная по имени одной из дочерей главного героя «Годл», появилась в 1904 году в петербургской газете «Дер фрайнд» («Друг»). И сколько раз за прошедшие с той поры сто лет люди разной национальности, вероисповедания, подданства, места жительства, возраста, судьбы и славы в подобающей ситуации повторяли полные горькой иронии слова старого мудрого Тевье: «Давайте поговорим о более веселых вещах. Что слышно насчет холеры в Одессе?»
 |
Кафе Фанкони |
Современная Шолом-Алейхему Одесса осталась и на страницах других его книг. И теперь, читая и перечитывая их, мы вместе с автором и его героями идем по улицам Одессы конца ХIХ — начала ХХ столетия, и он показывает нам «дома высоченные — до небес, полчаса надо карабкаться по железным лестницам, пока доберешься до своего пристанища». Мы выходим на колоритную, шумную, до вершин старых акаций наполненную ароматами кофе и апельсинов, Греческую улицу. А отсюда уже, что называется, рукой подать до овеянного давними и долгими легендами кафе Фанкони на Екатеринской угол Ланжероновской с его строгими правилами и обычными посетителями: «...Я уже могу себе позволить сидеть в кафе наравне с другими крупными спекулянтами (Шолом-Алейхем имеет в виду деловых людей разного толка и масштаба, но никак не тех, кто были так поименованы в Уголовном кодексе советских времен — Р.А.), за белыми мраморными столиками и заказывать порцию мороженого, потому что у нас в Одессе такой порядок: чуть присел к столику — к тебе подходит человек во фраке и велит, чтобы приказали подать мороженое. Нельзя же быть свиньей, и поневоле велишь подать. Но не успеешь ты съесть одну порцию мороженого, как тебе велят потребовать вторую, — иначе тут сидеть нельзя, и остается шататься по улице. Дельцу это, конечно, не пристало, да и городовой следит, чтобы на улице зря не околачивались». А если погода будет благоприятствовать и недорогой извозчик случится рядом, мы сможем выбраться с ним куда-нибудь подальше от раскаленного летним солнцем центра города, потому что «у нас в Одессе страшная жара, — изжариться можно... Поэтому, как только наступает вечер, город пустеет. Народ разъезжается на Фонтаны — на Большой Фонтан или на Малый Фонтан, а то и вовсе на «Ланджерон». Там имеется все, что душе угодно, можно купаться в море, можно слушать музыку — и все это бесплатно, без копейки денег». Если же никуда не спешить и задержаться, то волшебная летняя ночь застанет нас на берегу, когда «волны все в серебре; луна заливает белым очарованием и сковывает ночным колдовством тихие воды дремлющего моря».
 |
"Золотой Берег" |
Большой Фонтан, его 16-я станция с великолепным пляжем, который одесситы называли когда-то «Золотым Берегом», полюбились Шолом-Алейхему, а его дачное пребывание там постепенно стало традицией, о чем он и писал своему одесскому другу: «Сообщаю Вам, что мы с женой собираемся, если Б-г даст, нынешним летом ехать в Одессу, как обычно. Выедем мы в обычное время, заедем на обычную станцию, и будем там находиться обычное число дней».
 |
Хор Бродской синагоги |
Все хорошо, приятно и волнующе интересно. И Одесса, конечно, это живописные улицы, громкоголосые кафе, высокие дома, солнечный Ланжерон, тенистые Фонтаны, Черное море, белая акация... Но во все времена, и до Шолом-Алейхема, и после него, в Одессе главным были люди. На нашем пути оказывается величественное здание Бродской синагоги за литой чугунной оградой на углу Пушкинской и Жуковской, и мы заходим туда, чтобы услышать мировой известности кантора Пинхаса Миньковского, которого одесские евреи ласково называли Пине: «Одесскую синагогу стоит посмотреть!.. А кантор (его зовут Пине; ну и кантор!)... Что он вытворяет, когда доходит до молитвы «Да будет благословенно имя владыки вселенной!». «Хвалебную песнь субботе» можно по билетам слушать! Вокруг кантора стоят певчие в маленьких талесах — красота! Если бы суббота бывала дважды в неделю, я бы дважды в неделю ходил слушать Пине». Мы непременно повстречаем на улице Иешуа Равницкого, «еврея с румяным сияющим лицом, с добрыми немного грустными глазами, с задумчивым белым лбом» — уроженца Одессы, ровесника Шолом-Алейхема, писателя, критика и журналиста, с которым он издавал «Еврейскую народную библиотеку». Появится идущий навстречу невысокий седобородый человек, и вскоре окажется, что это ни кто иной, как сам Менделе Мойхер-Сфорим, давно и навсегда возведенный Шолом-Алейхемом в высокий ранг «дедушки еврейской литературы», у которого, по словам писателя, «жизнь горит в остром взгляде его умных глаз, глядит из глубоких морщин высокого лба и молодой улыбки».
 |
Белл Кауфман на открытии
мемориальной доски |
Все это уже давно стало историей. И даже тот, казалось бы, совсем недавний июньский день 1998 года, когда милейшая мадам Кауфман сняла белое покрывало с мраморной мемориальной доски на фасаде дома, что на Канатной улице, где когда-то жил ее именитый дед Шолом-Алейхем. Обернулась историей и та встреча с ней в зале Общества еврейской культуры на знаменитой Малой Арнаутской, которую Белл начала простыми и мудрыми словами: «Я здесь не гостья, и вы не зрители, а все мы — мишпоха».
Человек, лишившийся памяти, становится просто живым существом, народ без истории рискует превратиться в население, а город без прошлого — в застроенное каменными коробками место на земле, где это население волею случая проживает. И кто может точно отметить мгновение, когда настоящее превращается в историю? Как написал Константин Паустовский, «история стоит рядом с нами». Только дай Б-г нам понимать, что и мы стоим рядом с ней.
| Рейтинг: |
 |
-8 |
 |
|
.
Замечания/предложения
